| Главная » Файлы » Мои файлы |
Томаса Карлейля
| [ Скачать с сервера (127.0 Kb) ] | 20.08.2017, 23:38 |
| У цій роботі була опрацьована частина праці «Герої, шанування героїв та героїчне в історії» Томаса Карлейля (2 квітня 1795 – 5 лютого 1881). Автора можна характеризувати як філософа, представника феодального соціалізму, шотландського письменника, есеїста та історика, який працював у вікторіанську епоху. Томас Карлейль виділяється серед інших ранніх поборників вирішальної ролі особистостей та еліт в долях людства, оскільки він багато в чому передбачив погляди Ніцше, ставши речником «культу героїв», виконавців волі «божественного провидіння» та духовних отців історичного процесу, які підносяться над анонімною масою. Він був «володарем дум» у культурному житті Європи XIX ст. та глибоким критиком соціокультурних процесів, які визначали дійсність того часу. Вельми шанований на своїй батьківщині, чию консервативно-ієрархічну традицію він пристрасно та виразно використовував у своїх полемічних творах, Карлейль, людина неформально дуже релігійна, став одним з найавторитетніших противників атеїстичного матеріалізму, утилітаризму та духовної зрівнялівки, породжених Французькою буржуазною революцією з її ідеалами «свободи, рівності та братерства», які, звісно ж, не справдились. У сучасній культурології Карлейль виявився родоначальником елітарного підходу до культурно-історичного процесу, передбачивши погляди таких мислителів, як Ф. Ніцше, К.Н. Леонтьєв, а також інших філософів і соціологів антидемократичного спрямування. Найбільш відома праця Карлейля, яка визначив його неповторне обличчя в історії європейської культури, це «Герої, шанування героїв і героїчне в історії» (1841), яка не була сліпою апологетикою «права сильного», бо генії і герої, що творили, за Карлейлем, історію, у порівнянні із ніцшеанською «надлюдиною» – принципово антирелігійною, мали божественне походження і завжди були пов'язані з якоюсь трансцендентальною правдою. Карлейль Т. Герои, почитание героев и героическое в истории. М.: Эксмо, 2008. – 864 с. – с. 66-95. Беседа третья. ГЕРОЙ КАК ПОЭТ. ДАНТЕ. ШЕКСПИР «Теория героизма» Такие формы героизма, как герои-боги и герои-пророки - суть продукты древних веков, поэтому не могут иметь места в последующие времена, т.к. прогресс чистого научного знания делает их невозможными. Чтобы люди могли представить подобного себе человека в виде бога или в виде человека, устами которого говорит сам Бог, т.е. пророка, необходим мир свободный или почти свободный от всяких научных форм. Теперь герои являются перед нами в менее притязательной, но и в менее спорной, непреходящей форме: в виде поэта. Поэт как героическая фигура принадлежит всем векам. Пусть только природа пошлет героическую душу, и она может воплотиться в образе поэта ныне, как и в древности. Герой, пророк, поэт – так мы называем великих людей, в зависимости от сферы, в которой они себя проявляют. Исходя из этого, не трудно предположить, что героем может быть король, пастырь или кто угодно другой: я даже представить себе не могу, чтобы истинно великий человек в одном отношении не мог быть таким же великим и во всяком другом. Поэт, который только сидит в кресле и слагает стансы, никогда не создаст ни одной ценной строфы; он не может воспевать героя-воина, если он сам не является в какой-то мере воином-героем. Мне представляется, что поэт может быть в той или иной степени и политиком, и мыслителем, и законодателем, и философом. Точно так же я не допускаю, чтобы Мирабо - это великое пылкое сердце - не мог писать стихов, трагедий и поэм, если бы обстоятельства жизни и воспитание привели его к этому. Главная особенность всякого великого человека - в том, что он велик. Маршалы Людовика XIV были до известной степени поэтами; речи Тюренна полны мудрости и жизненной силы, подобно изречениям Сэмюэла Джонсона. Без великого сердца и ясного, глубоко проникающего взгляда человек не может достигнуть ни малейшего успеха, где бы он ни работал. Говорят, что Петрарка и Боккаччо вполне успешно исполняли возлагаемые на них дипломатические поручения, и никто не знает, чего бы не мог (причем, самым наилучшим образом) сделать Шекспир! Конечно, существуют также и разнообразие природных наклонностей, т.к. природа не создает великих людей по одному шаблону. Однако разнообразие обстоятельств бесконечно больше, и с ним гораздо чаще приходится иметь дело. Здесь повторяется то же, что с обыкновенным человеком при обучении его ремеслу: вы берете человека, у которого способности не вполне обнаружились, и делаете из него кузнеца, столяра или каменщика; с этих пор он становится уже тем или другим, но никем более. И если вы поставите уличного носильщика, пошатывающегося на тонких ногах под тяжестью ноши, рядом с крепко сложенным портным, знающим лишь кусок сукна и маленькую иглу, то вам не придется долго размышлять о том, что в данном случае действовали не только природные наклонности! Так и с великим человеком: вопрос лишь в том, в какого рода науку он будет отдан. Герой дан, но кем он станет: завоевателем, королем, философом, поэтом, - это явится результатом невыразимо сложных и спорных расчетов между миром и героем. Vates-пророк и vates-поэт Поэт и пророк в современном понимании «профессии» весьма различны, хотя в некоторых древних языках эти слова являются синонимами (vates - «пророк», «поэт»). И действительно, во все времена пророк и поэт, надлежащим образом понимаемые, по существу имеют много общего: оба они проникают в священную тайну природы, проникают в то, что Гёте называет "открыто лежащим на виду у всех секретом". В чем же состоит этот великий секрет? – Это открытая для всех, но почти никем не видимая, по словам Фихте, "божественная идея мира, лежащая в основе всей видимости"; идея, для которой всякого рода внешние проявления - звездное небо и полевая былинка, человек и его работа - представляют собой лишь обличие, воплощение, делающее ее видимой. Итак, божественную тайну, пронизывающую все сущее, чаще всего грубым образом не замечают, и мир, определяемый в качестве реализованной мысли Господа, принимается за какую-то банальную, плоскую, инертную материю. Достоин жалости тот, кто не понимает этого, т.к. это — прямое свидетельство полного отсутствия в нем всякой жизни! Однако пророк и поэт проникают в божественную тайну, ведь они ниспосылаются на землю, чтобы сделать для нас истину более понятной. Такова их миссия: они ощущают присутствие священной тайны сильнее, чем всякий другой. В то время как другие не думают о ней, поэт (пророк) знает ее и вынужден жить ею, т.к. для этого с его стороны не требуется никакого согласия, - и здесь нам приходится говорить о прозрении и вере. Пророк и поэт не может заставить себя быть неискренним! Кто угодно может жить среди миражей, но он вынужден жить в самой действительности, серьезно относиться к миру, тогда как другие лишь забавляются им. Он — vates прежде всего в силу того, что является человеком искренним. В этом отношении поэт и пророк, которым одинаково доступна "открыто лежащая тайна", представляют собою одно и то же. А различие их состоит в том, что vates-пророк видит священную тайну с ее моральной стороны - как добро и зло, долг и запрет, а vates-поэт — с эстетической, как красоту. Один раскрывает нам то, что мы должны делать, а другой то, что мы должны любить. Но в действительности эти две сферы входят одна в другую и не могут быть разъединены. Пророк также устремляет свой взор на то, что мы должны любить, иначе он бы не знал, что мы должны делать. Самый возвышенный голос, какой только люди когда-либо слышали на этой земле, сказал: "Посмотрите на полевые лилии... они не трудятся и не прядут, но и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них". Это — луч, брошенный в самую глубину глубин красоты. "Полевые лилии" одеты прекраснее, чем земные повелители! Но разве могла бы грубая земля произвести их, если бы ее сущность при всей своей видимой внешней грубости не представляла внутренней красоты?! В этом ракурсе поражающие многих слова Гёте: "Прекрасное выше, чем доброе; прекрасное заключает в себе доброе", - могут иметь особое значение. Истинное прекрасное "отличается от фальшивого, как небо от свода, возведенного руками человеческими", - сказанным я ограничусь, говоря о различиях и сходства поэта и пророка. Совершенный поэт В древние времена, равно как и в новые, находится не много поэтов, которых бы люди признавали за вполне «совершенные образцы», отыскивать ошибки у которых считалось бы своего рода изменой. В действительности, абсолютно совершенных поэтов нет. Поэтическую жилку можно отыскать в сердце каждого, но нет ни одного человека, созданного исключительно из поэзии. Мы все поэты, когда читаем хорошую поэму. Разве "воображение, содрогающееся от Дантова ада" не представляет той же способности, лишь в более слабой степени, как и воображение самого Данте?! Никто не в состоянии из рассказа Саксона Грамматика создать Гамлета, как это сделал Шекспир, но каждый может составить себе по этому рассказу некоторое представление и воплотить его в известном образе. Однако лишь человек с настолько развитым, что заметным для других, поэтическим дарованием считается окружающими людьми поэтом. Таким же образом устанавливается критиками известность мировых поэтов, которых мы должны считать совершенными. Всякий, подымающийся на столько-то выше общего уровня, будет казаться таким-то критикам универсальным поэтом, однако это произвольное различение. Все поэты, все люди причастны до известной степени началу универсальности, но нет ни одного человека, всецело сотканного из этого начала. Большинство поэтов очень скоро теряются в забвении, но и самых знаменитых из них - Шекспира или Гомера – тоже не будут вечно помнить! Тем не менее, в чем состоит различие между истинной поэзией и истинной непоэтической речью? По этому поводу было высказано много разных мыслей, в особенности позднейшими немецкими критиками. Они говорят, например, что поэт носит в себе бесконечность, что он сообщает некий оттенок бесконечности всему, о чем пишет. Эта мысль недостаточно ясна, однако и она в столь темном вопросе заслуживает нашего внимания. Я, со своей стороны, нахожу большой смысл в старом вульгарном определении: поэтическое произведение - это метрическое произведение, поэзия таит в себе музыку, пение. Если произведение подлинно музыкально, и не только по сочетанию слов, но и в самом сердце, в самой сущности своей, во всех мыслях, выражениях и вообще во всей своей концепции, то в таком случае оно будет поэтическим произведением, а если нет, то оно не будет таковым. Музыка – пение - поэзия Музыкальная мысль — это мысль, высказанная умом, проникающим в самую суть вещей, вскрывающим самую затаенную их тайну — мелодию, которая сокрыта в них, улавливающим внутреннюю гармонию единства, что составляет душу всего сущего, — составляет то, чем всякая вещь живет и благодаря чему она имеет право существовать здесь, в этом мире. Все исходящее из глубины души мы можем считать мелодичным, и все это естественно выливается в пении, имеющем глубокий смысл. Кто сумеет выразить логическим образом действие, производимое на нас музыкой? Лишенная членораздельных звуков, из какой-то бездонной глубины исходящая речь, которая увлекает нас на край бесконечности и держит здесь несколько мгновений, чтобы мы заглянули в нее! Мало того, всякой речи, даже самой шаблонной, свойственен до некоторой степени характер пения: нет в мире такого прихода, жители которого не имели бы своего особенного приходского «произношения» — ритма или тона, которым они поют то, что хотят сказать! Говорение всякого человека представляет известную особенность, своего рода пение. Особенно всякая страстная речь становится сама собой музыкальной, превращается в утонченную музыку в сравнении с простой разговорной речью; даже гневная речь становится «песнью». Пение – это самая глубинная эссенция нашего существа, первоначальный элемент нашего существования. Греки сочинили миф о гармонии сфер, и в нем выражено чувство, которое они испытывали,заглядывая во внутреннее строение природы, все «голоса» которой сливались в единую симфонию. Итак, под поэзией мы понимаем музыкальную мысль, и, следовательно, поэт – это тот, кто думает музыкальным образом. В сущности, все зависит от силы интеллекта, а также от искренности и глубины прозрения, которые делают человека поэтом. Проникайте в вещи достаточно глубоко, и перед вами откроются музыкальные сочетания; сердце природы окажется во всех отношениях музыкальным, как только вы сумеете добраться до него. Vates-поэт - со своим музыкальным откровением природы – пользуется у нас не особенно завидным положением в сравнении с vates-пророком; дело, которое он делает, и почет, который мы ему воздаем, представляются, по-видимому, незначительными. Некогда героя считали богом; позже его начали считать пророком, а затем - всего лишь поэтом, — не следует ли отсюда, что великий человек в нашей оценке постепенно, эпоха за эпохой, убывает? Мы принимаем его сначала за боговдохновенного, а затем его слово вызывает с нашей стороны лишь признание того, что он — поэт, мастер стиха и т. п.! Неужели мы так очерствели?! – Нет. Человек и теперь не перестает относиться к героическому дарованию с таким же удивлением, с каким он относился к нему в прежние времена. И если мы не считаем великого человека буквально божеством, то это потому, что наши понятия о Боге как высшем недостижимом первоисточнике света, мудрости и героизма становятся все возвышеннее, а вовсе не потому, что наша признательность Ему за подобного рода дарование падает все ниже и ниже. Скептический дилетантизм - это проклятие настоящей эпохи, однако оно не будет тяготеть над нами вечно. Да, сегодня почитание великих людей совершенно искажено и парализовано, т.к. люди поклоняются лишь внешнему (результатам), а не внутреннему богатству великих людей. Большинство даже не верит, что в них на самом деле есть нечто такое, перед чем следовало бы преклониться. Это - самое ужасающее, фатальное верование, и каждый исповедующий его дошел (в буквальном смысле) до полного разочарования в человечестве. Однако вспомните, например, Наполеона: корсиканский лейтенант артиллерии — это его внешнее обличие; тем не менее, не поклонялись ли ему на особый лад, конечно? Благородные герцогини и конюхи с постоялых дворов собирались вокруг шотландского крестьянина Бёрнса: какое-то странное чувство подсказывало каждому из них, что они никогда не слышали человека, подобного ему. В глубине сердца все они чувствовали, хотя и смутным образом, что в настоящее время не существует общепризнанного пути для выражения подобного состояния, и что этот крестьянин, вызывающий смех и слезы, стоит по своему достоинству выше других людей. Если бы дилетантизм, скептицизм, пошлость и вера во все кажущееся были отброшены прочь и заменены светлой верой в действительность, так что человек подчинялся бы только импульсу этой веры и считал бы все прочее несуществующим, — какое бы тогда новое и более жизненное чувство пробудилось у нас к этому самому Бёрнсу!.. | |
| Просмотров: 438 | Загрузок: 12 | Рейтинг: 0.0/0 | |
| Всего комментариев: 0 | |